Иван КОЗЛОВ Фото Виктора ЗАГУМЕННОВА

- Чего тут у вас, елки зеленые? Война, что ли, намечается?

Боец молчал, щурясь на щедрое белое солнце.

- Нет, ты, брат, скажи! Я сюда отдохнуть приехал, в голубом море покупаться, а меня пушки тут встречают. Мне что, лучше сразу же билет назад брать? А то только расслаблюсь, а тут границу закроют и самостийную республику объявят?

Часовой, видимо, уже привыкший к подобным расспросам, продолжал лениво и устало глядеть в небо, А парню ответил попутчик из местных, мужчина лет пятидесяти, в строгом европейском костюме. Но загар, чернота глаз и легкий акцент сразу выдали в нем горца:

- Не надо так, дорогой! Заморочек у нас, конечно, хватает, разборки свои идут, но мы всегда были и останемся в России, верь!

Вот это короткое "верь" и заставило меня вспомнить события примерно десятилетней давности, Так же из Москвы прилетел самолет на Кавказ, только это был "транспортник", и плюхнулся он на военный аэродром, потому обилие техники, в том числе и таких же бэтров, нас, прилетевших, не удивило. Уже в день прилета мы шли по городку, который сами горожане одинаково часто называли Кировабадом и Гянджой, удивленно пялились на каменные баррикады, выросшие на улицах, и вслушивались в заверения: "Мы не хотим ни с кем воевать, верьте, но эти армяне из Карабаха..."

Не хотели, чтоб лилась кровь, и кара-бахцы. "Верь!" - говорили они и называли врагами мира азербайджанцев.

Поначалу все это воспринималось не как трагедия, а, скорее, как недоразумение, Проблема виделась в одном: в болезни переходного роста - роста национального самосознания. Думалось: это пройдет.

Через считанные недели город стал называться всеми однозначно - Гянджа. Ближе к горам, в Ханларе, почти открыто стали проводить сборы и тренировки боевики так называемого народного фронта. Из заселенного армянами Чайкенда до своего азербайджанского Аджикенда добрался ночью еле живой парень, всего за пару месяцев до этого женившийся на местной девушке. Его избили как иноверца. В этом же районе толпа блокировала дорогу, окружила войсковой БТР, заставила выйти из него бойцов. Потом эта машина, перекрашенная, кстати, в белый цвет, через несколько дней промчится по селу Камо и откроет огонь по освещенным окнам армянских домов. И на территории Союза начнется война. Настоящая гражданская, пусть и в локальных масштабах. Официально, правда, ее велено было называть вооруженным конфликтом, замешанным на недоразумении. Но, как скоро выяснилось, у противоборствующих сторон были политические программы и цели - какое уж там недоразумение!

А после Карабаха по сходному во многом сценарию разразилась еще более кровавая бойня уже на территории России...

"Верь!.."

Господи, о чем это я? К чему тянуть такие мрачные параллели? Далось мне это словцо, въелся ржавчиной в память тот, белый, бэтр. Не надо больше о нем вспоминать.

Веет с моря солоноватый ветер. Синеют горы. Колышатся цветы в руках встречающих. Все нормально.

А боевая техника - это понятно. Два дня назад в городе, прямо возле мечети, был взорван духовный лидер мусульман. Случись такое громкое убийство в Москве, как знать, возможно, и в столицу танков бы нагнали.

И потом, прав этот наш попутчик-горец, хоть и не во всем, но в главном, продолжаю утешать себя. Не всегда Дагестан был в России. Но куда ему без нее? Бедный дотационный край. Чечня - она хоть рассчитывала своей нефтью, своим хлебом прожить, а здесь сырьевых запасов кот наплакал. Нет плодородной земли. Нет богатых лесов. Нет таких рек, чтоб добывать и продавать электричество для всего Востока. Вроде каждый понять должен: не выжить Дагестану без России.

И все, и баста! И хватит об этом! Но по дороге к Махачкале наша машина притормаживает, пропуская вперед военную колонну. Опять тревожно становится на душе. И гадко за себя: чего же на экономику-то все перевожу? Вон Шамиль, имам Дагестана и Чечни, очень даже неглупым человеком был, должен был понимать, что Россия благо его краю несет, а стал воевать с царскими войсками...

И потом другой вопрос возникает: если край такой бедный, то зачем он России понадобился? Зачем сам Петр пожаловал на Каспий и повел войско на Дербент?

ДЕРБЕНТ, правда, царю не сопротивлялся. Бой был чуть раньше, когда султан Махмуд Уте-мишский решил, что может потягаться силой с солдатами императора. Что из этого вышло? "Сделали из всего его владения фейерверк для утехи" - так описала императрица Екатерина Меншикову свои впечатления от короткой схватки войска с туземцами. Селенье Утемишь - около 500 домов - сожгли, три десятка пленных прилюдно казнили... И все. И наиб Дербентский встретил императора аж за версту от города, преклонил колени перед ним, поднес ему два серебряных ключа от городских ворот. Силу на Кавказе всегда уважали.

Царь вернулся в столицу, оставив на Кавказе своих наместников и военные гарнизоны, отвечающие за порядок на данной территории.  Как понимался ими порядок? Вполне цивилизованно. Так, до появления здесь русских войск многочисленные народы жили разбоем: и друг на друга, и на персов, как, к примеру, лезгинец Даудбек да казыкумыцкий владелец Суркай, ходили... Грубо говоря, птенцы Петра решили положить всему этому конец, дабы приблизить горцев к цивилизованному миру. Худой мир лучше войны, так ведь, кажется?

Но лучше ли льву находиться в клетке, даже получая мясо?

Менять уклад, жить в своем доме по чужому уставу, по чуждому для их духа кодексу чести согласны были далеко не все. На этой почве начались разногласия, стычки и в конце концов - боевые действия.

СПУСТЯ век после Петра то, что происходило здесь, уже называли Кавказской войной. Россия стала для Дагестана не покровителем и примирителем, а оккупантом, насаждающим свои порядки и культуру. Дагестан же стал для России зоной государственных интересов, и военное присутствие последней диктовалось как экономическими, так и военно-стратегическими целями.

Покорять приходилось отнюдь не дикий народ. Уже тогда в России ценили изделия местных сыроделов, гончаров, чеканщиков, оружейников... А военное искусство каким было! Побили горцы генерала Граббе в начале сороковых под Дарго, немного позже под Гергебилем нанесли сокрушительные поражения не кому-нибудь, а самому Воронцову! Тому самому, кто знавал победы над Наполеоном. Причем верх брали отряды Шамиля отнюдь не числом, а умением, превосходством тактики. Хотя в конце-то концов победило именно число, и в августе 1859-го наместник Кавказа князь Барятинский, сидя на каменном валуне близ Гуниба, довольно кивал головой, вслушиваясь в слова имама Дагестана и Чечни Шамиля о том, что тот прекращает борьбу с Россией.

МЫ ЕДЕМ в Гуниб. Гимры, родина Шамиля, еще не скоро, но вдоль дороги вьются по ветру укрепленные на шестах зеленые вымпелы, портреты имама, писаные арабской вязью его изречения... Иные времена, иная наглядная агитация.

Проезжаем Унцукуль. Не так давно нам бы сказали, что здесь живут лучшие в России резчики по дереву, что работа одного из них - чернильный прибор - стояла в кабинете Ленина, и ныне изделия местных мастеров можно встретить даже в магазинах Москвы... Но звучит иной комментарий:

"По Унцукулю Шамиль шел на Гуниб". И так - дальше: Хунзах, Голотль... - здесь шел Шамиль. Его огромный портрет на сером фоне гор. Священный камень, где, по преданию, уже после переговоров с генерал-фельдмаршалом князем Барятинским, следовательно, после капитуляции сидел Шамиль. Отсюда его путь пролег на берега Невы, и больше он никогда не увидел родного края...

ПО ДОРОГЕ в Махачкалу догоняют нас тревожные новости. Уже который раз за последние дни совершен налет на райотдел милиции. Но люди живы, нападавшим нужна была не чужая кровь, а оружие. Они добились своего, и очередная партия автоматов, пистолетов ушла в горы. И еще: "ваххабиты" опять выставили посты, заблокировали дороги. По ним наш маршрут не пролегает, но все же надо быть осторожней. В самой столице республики гор в этот день тоже неспокойно: центральная площадь запружена демонстрантами, требующими отставки конкретных руководителей...

Качается лодочка, черпает бортами воду.

- Экстремисты есть у каждого народа, но никакого отделения от России дагестанцы не хотят, верь... - уже знакомо повторяет наш сопровождающий. А позже, под ароматный коньяк и душистые персики, сорванные прямо тут же, в бывшем колхозном саду, где мы устроили стоянку, с горечью продолжает. - Вот о лодке говоришь, мы, говоришь, ее раскачиваем. А Москва не раскачивает? Вся беда от чего ведь идет? От бедности нашей нынешней. Кому бедные нужны? Никому, правильно, раз лозунг дня - выплывай, кто может. Москве важнее сейчас с Бенилюксами дело иметь, так как оттуда долларом пахнет, чем с Дагестаном. Но бедными-то нас кто сделал? Родное правительство! Или ты не знаешь, что всего десять лет назад мы были не попрошайками, а донорами России?

Не знал. А ведь это действительно было, Было, когда работали во всю мощь предприятия военно-промышленного комплекса, когда не шли под нож виноградники и Европа вдыхала аромат здешних коньяков, когда в магазины России шла баранина не с холодильников Австралии, а с гор Дагестана...

Мы развалили промышленность и сельское хозяйство. Не отдельно Дагестан или ставропольцев, не отдельно металлургов или рыбаков делали беднее - всех скопом. Вот отчего импортные куртки, колбасы, трусы, швейные иглы. Вот отчего закрытые наши заводы, безработные и нищие горские парни на улицах городов, торгующие арбузами и входящие в криминальные группы. Они оказались никак не задействованы в новую экономическую формулу и выброшены на обочину жизни. Свои производители тем, кто делает деньги на долларах, не нужны.

Дагестанцы думают, что Москва их ущемляет, что плоха нынешняя национальная политика, переставшая поддерживать окраины.

Это не так. У нас просто плоха политика, потому что она перестала поддерживать человека. Вне зависимости от места проживания и социального статуса.

В ОТКРЫТУЮ всем ветрам беседку Гамзатова ясно доносится шум волнующегося внизу, под склоном, моря,

- Расул, этот шум писать не мешает? Он хитро улыбается:

- Очень мешает. Когда не пишется. - И уже не сдерживает смеха. - И совсем не мешает, когда пишется.

Он все такой же в свои семьдесят пять: остр на ум, мудр на слово.

Говорим о бедах Дагестана, о белых бэтрах, стоящих сейчас в аэропорту, о Шамиле, о лозунгах с арабской вязью...

- Малым народам нужны большие кинжалы. Так Шамиль сказал. Абуталиб через век его поправил: малым народам нужны большие друзья. Чем поправка вызвана? Знаешь, бывает такое, что охотник иногда приручает волка. И волк уже не режет овец, он добывает добычу вместе с охотником, он верит хозяину, как самому себе. Но вот однажды... Однажды...

Расул смотрит на море, долго и печально.

Я, кажется, угадываю, что он хотел сказать. Охотнику стали не нужны ни сама охота, ни волк, он нашел другие средства для пропитания. И лес ему стал не нужен, и не дорого все окружающее. Это породило обиду, страшную обиду, обоснованную, понятную. Вот откуда - недовольство, вот откуда - оружие почти в каждой сакле, - раз так, мы сможем прожить и без Старшего Брата, и без опеки, и без советов...

- А надо быть в ответе за того, кого приручили, -тихо говорит Гамзатов. - Хорошие слова Экзюпери сказал. Точные. Быть в ответе. Танки... Ну что танки? На них ничто и никогда не держалось. На добре все держитсавЙХпько на понимании и добре. Вот почему говорю: нужна политика не рубля, а добра. Не о золотых запасах надо печься, а о том, как поживает душа человека. Деньги и душа далеко не одно и то же. Для счастья не обязательно иметь толстый кошелек.

Совсем недавно он выступал в Народном Собрании республики. И в ответ на радикальные высказывания некоторых трибунов, что, мол, Дагестан по сути никогда не входил добровольно в состав России и потому волен делать самостоятельные политические шаги, ответил: "Да, добровольно Дагестан не входил в Россию. Но добровольно и не выйдет. Это будет трагедия для всех. С нас хватит трагедий".

Хватит трагедий.